Пресса

16.06.04

Тревор Пиннок: "Музыка не должна напоминать нечто пыльное"
ИЛЬЯ КУХАРЕНКО, газета "Известия"

В Рахманиновском зале Московской консерватории состоялся концерт знаменитого англичанина - Тревора Пиннока, специалиста по старинной музыке, исполняемой на старинных инструментах. Пиннок, как и его коллеги сэр Роджер Норрингтон и сэр Кристофер Хогвуд, приехал не со своими "проверенными" музыкантами, а согласился руководить нашими - оркестром Pratum Integrum. С ТРЕВОРОМ ПИННОКОМ встретился обозреватель "Известий" ИЛЬЯ КУХАРЕНКО.

Для того чтобы пообщаться со знаменитым дирижером, пришлось идти не в пафосный отель в центре столицы, а ехать на край Москвы на метро, потом зайти вглубь Ботанического сада, отыскать в зарослях благоухающей сортовой сирени дорожку к старым оранжереям и войти в небольшой павильон сталинского ампира.
Там, в маленькой светлой комнате с видом на регулярный парк с зелеными газонами, посреди горшков с агавами, марантами и диффенбахиями стоял клавесин, за которым и сидел Тревор Пиннок собственной персоной. Возле него полукруглым каре расположились музыканты во главе с Павлом Сербиным и делали пометки в партиях из генделевского Concerto grosso. Такого не увидишь, вероятно, нигде, кроме России.

- Почему вы покинули свой The English Concert?

- Я проработал с ними тридцать лет и теперь захотел больше играть сольных концертов как клавесинист и работать с другими коллективами, во времена The English Сoncert это было просто невозможно.

- Раз это позволило вам приехать в Москву - значит, это к лучшему...

- (Смеется.)

- Как начинался этот проект?

- Все началось с разговора с Алексеем Любимовым (наш знаменитый пианист и клавесинист. - "Известия"), который спросил меня: не интересно ли мне поиграть в России? И я сказал, что это было бы очень интересно. Дело в том, что я был поклонником его творчества и знал его довольно давно. С 1998 года, если быть точным.

- Почему для московского концерта был выбран Гендель?

- Потому что этот композитор был как бы усыновлен английской культурой, и теперь мы считаем его английским национальным композитором. К тому же его музыка очень подошла для работы с русским оркестром, который, надо сказать, замечательно подготовлен.

- Вы что-то слышали или, может быть, играли с ними до того?

- Конечно, я знал о них - не об оркестре, но об отдельных исполнителях, которых благодаря их записям и концертам неплохо знают в Европе. Я знал, что это будут музыканты очень высокого качества.

- Как вам обстановка оранжереи, в которой вы репетируете? Не шокирует?

- Что вы - здесь замечательно работать. Разве не здорово играть в окружении природы, в этой замечательной комнате. Конечно, само здание требует... хм... некоторого ремонта, но в целом - здорово.

- Вам не напоминает это о тех годах, когда и в Англии никто не знал понятий "аутентизм", "early music" и когда все начиналось?

- Очень напоминает. Когда мы начинали - у нас не было ничего. И у нас были те же самые огромные проблемы с арендой помещения для репетиций, с арендой залов. Мы репетировали в доме, где из каждой комнаты доносились звуки музыки, а в результате это был страшный шум. Постепенно времена изменились в лучшую сторону. Но это в самом деле было трудно. Не было никакой поддержки - я имею в виду финансовой, и мы все время боролись за выживание.

- Вы думаете, у русских музыкантов, играющих старинную музыку на старинных инструментах в манере эпохи, есть шанс?

- У музыки всегда есть шанс выжить. Просто потому, что у музыки есть некая важная социальная функция - она может сделать людскую жизнь богаче и лучше. Музыка - это прекрасный язык, и у прекрасного ее исполнения всегда есть шанс выжить. Иногда это бывает сложнее, иногда проще. Конечно, иногда это требует и увлеченности, и пафоса, и страданий, но они того стоят.

- Вы приехали в страну, где "аутентизм" так пока и не стал популярным. Есть ли что-то особенное, что вам хочется сказать русской публике?

- Я думаю, главный message: музыка, которую я играю, не должна напоминать нечто пыльное из старинной библиотеки. Конечно, это один из ее аспектов, но музыка - когда она начинает звучать - это новая, сегодняшняя музыка, которая существует здесь и сейчас. И я верю, что это может тронуть наш дух, это очень богатый язык, и для меня это наиболее важно. Человек, который пришел меня слушать, имеет право не знать ничего об этой музыке (конечно, хорошо, если он знает, но он не обязан). Но я верю, что это может ему понравиться, даже если он услышит эти сочинения впервые. Музыка гораздо больше может сделать с нашими душами и сердцами, нежели с нашим умом. Ум может быть важен для нас, когда мы учимся, когда мы смотрим на эти партитуры и способ их исполнения с научной точки зрения. Мы обязаны это делать, но это не должно быть мотивом для слушателей. - Вы говорите нечто отличное от ваших коллег, которые с упоением начинают смаковать исторические детали и упирать на архивную работу. - Возможно, это потому, что я пришел в музыку не из университета...

- Кстати, я видел в Сети одну вашу старую фотографию...

- А, эту, с длинными волосами - мы все тогда носили длинные волосы - это же были
времена Beatles.

- Именно. И сразу стало очевидно, что те изменения, которые вы и ваши коллеги произвели в барочной музыке, были родом из "золотых семидесятых". Революция в early music происходила параллельно сексуальной...

- (Смеется.) Это правда была революция. Главное, что мною двигало (могу говорить только за себя), - это путешествие навстречу открытиям. До того у нас было множество великолепных музыкантов, которые играли на современных инструментах, но мне в какой-то момент стало казаться, что с этим уже ничего нельзя сделать нового. Это был конец пути, а я хотел оказаться в начале. И тогда, в первые дни этих экспериментов, было очень трудно играть на старинных инструментах, только спустя поколения музыканты научились делать это по-настоящему хорошо. Но когда все это стало проще, очень важно стало сохранить тот привкус, тот дух первооткрывательства, который был вначале; это должно быть свежо - иначе просто нет смысла.

Негалантный виртуоз

Во внешности Тревора Пиннока нет ничего от той галантной музыки, которую он играет. Его можно принять скорее за инженера среднего звена или компьютерщика, но только не за всемирно известного виртуоза-клавесиниста. Его нельзя назвать патриархом старинной музыки. Арнонкур, Гардинер и Леонхард были раньше. Но его фамилия давно стоит в этом ряду через запятую. С семи лет Тревор Пиннок был хористом в Кентерберийском соборе, там же научился игре на фортепиано и органе и стал местным органистом. Потом поступил в лондонский Royal College of Music. Еще во время учебы в 1966-м организовал клавесинное трио Gailliard, а спустя семь лет возник The English Concert, прославившийся на весь мир своей неакадемичной и зажигательной манерой играть старинные партитуры. Среди достижений Пиннока - многочисленные записи на авторитетной фирме Deutsche Grammophon Archive (как сольные, так и в качестве дирижера). И даже триумф в Metropolitan Opera, в которую раньше путь дирижерам-аутентистам был заказан.

Молодец, Пиннок!

ИЛЬЯ КУХАРЕНКО

оригинал статьи на сайте "Известия.ру"